О памяти

- Трудно умирать, папа?

- Нет. Я думаю, это совсем нетрудно,

Ник. Всё зависит от обстоятельств.

Э. Хемингуэй. Индейский поселок

 

Несколько странно приучили славян к выхолащиванию собственной памяти! Многие люди не просто забывают своих родственников – они не имеют понятия о собственной родословной. Конечно, иногда бывают объективные причины, но множество личностей, считающих себя умными, а порою – интеллектуальной элитой общества, не помнят своих предков, в крайнем случае в памяти хранятся образы дедушек и бабушек. Прадедов и прабабушек точно никто не помнит, а о том: какую фамилию они носили, и каким богам молились – никогда и речи не велось. И так из поколения в поколение (по вине старших) предаётся забвению генеалогическое древо рода…

 

* * *

 

Первые робкие шаги по дорогам «Неизвестного Дзержинска» (Донецк, изд-во «Ноулидж», 2010) привели автора к сыну Морозова Михаила Ефимовича – Виктору.

Михаил Ефимович родился в 1914 году на Алтае в посёлке со странным названием Садовый, расположенным на равнине, переходящей сначала в тайгу, а далее – в предгорье; однако его мама родом из Курской области. К большому сожалению, сегодня нет возможности восстановить тот путь, каким образом эта семья попала на Донбасс, и почему.

В памяти Виктора остались обрывки, услышанных в детстве, семейных разговоров, что в конце 30-хх его родственники выезжали из Дзержинска, на родину матери, но тогда её сестра наотрез отказалась ехать – осталась. Спустя некоторое время, они вновь вернулись в Дзержинск, но вскоре грянула война.

Никогда сын не расспрашивал родителя о войне, лишь ловил его скупые воспоминания в беседах с друзьями, или бывшими фронтовиками. Наиболее яркий эпизод из детства запомнился Виктору Михайловичу, когда он спрашивал у своего отца: - Пап, ты боялся на войне?

- Да.

Услышав ответ, ему стало очень стыдно за родителя – краснел и волновался. Раньше, тайком перебирая родительские ордена и медали, он всё время внушал себе: «Отец у меня – такой Герой, каких редко бывает на свете, и он всегда всех побеждал на свете, и поэтому никого и ничего не боялся!». Однако услышанный ответ: «Сынок, иногда не страшно, а бывало очень страшно» – навсегда болью врезался в детскую память.

В течение многих лет, его часто посещала мысль: «Лучше бы он тогда меня обманул! Лучше бы сказал, что он ничего не боялся!». Слишком долго пришлось сыну жить с отцовской правдой в сердце, и неблагодарными мыслями, пока сам не понял, что такое война, отслужив в ГСВГ⁴⁶ в 1969 году, где среди солдат срочной службы ещё жили воспоминания о чехословацких событиях…

Передвигавшегося по Германии, Виктора часто одолевало грустное размышление: «Где-то здесь отец прошёл военными дорогами, топчась кирзовыми сапогами по немецкой грязи да пыли».

От благодарных потомков. Город Торецк (Донецкая обл.), старое кладбище (Микрорайон № 1).

 

Сейчас-то, конечно, он понимает, что тогда был неправ, и, осуждая себя за детскую непосредственность, думает: «А я на его месте смог бы хоть одну «Звезду»⁴⁷ получить? Известное дело: на войне награды не раздают по очереди, а получает тот, кто заработал. Не бывает, чтобы можно просто так раздавать награды: это – тебе, а это – тебе». Уже, будучи взрослым, узнал цену не только вознаграждениям…

Виктор не знает – как отец уходил на войну; помнит, что тот служил шофёром, и, видимо, отчаянно крутил «баранку», если награждён двумя орденами «Красной Звезды» и орденом «Отечественной войны». Сержант Морозов – рабочая лошадка, видимо, состоял на хорошем счету у командования, а звания и награды «за спасибо» не давали в военное время. Он не мог ни вспомнить, ни посчитать, сколько машин прошло через его руки за войну; утверждал, мол, много. Последнее время ездил на «Студебеккерах», хотя машины и американские, но солдаты часто их называли «Черчиллями». В произношении «Студебеккер» и «Черчилль» – разница ощутимая; второе выражение – несложное, да и звучит несколько красивее. Несомненно, русскому мужику, крестьянину, гораздо легче выговорить «Черчилль», чем «Студебеккер».

Сослуживцы Михаила не могли нарадоваться вновь полученными мощными машинами. Правда, на всякий случай импортную технику хвалили вполголоса, несмотря на то, что грузовик мог даже отечественный танк взять на буксир.

Однажды командир полка, обходя расположение своей части, остановился подле Морозова, копошащегося у грузовика. Затем, махнув рукой на сержанта, вытянувшегося по стойке «Смирно!», мол, занимайся своим делом, обошёл вокруг «Студебеккера». Остановился, достал из кармана трофейный серебряный портсигар, протянул руку шоферу: «Угощайся». Приказ командира – закон для подчинённого. Присели на бревно. Закурили, с наслаждением затягиваясь дымком. Командир молчит, солдат – тоже. Докурили. Перед тем, как встать, подполковник положил руку на плечо Михаила, и сказал: - Ты, Морозов – хороший солдат! Давно пора тебе дать «старшину».

В ответ, сержант лишь молча пожал плечами.

- А кого тогда вместо тебя за баранку посажу? - задумчиво спросил командир, затем скороговоркой добавил: - На сверхсрочную службу не думаешь оставаться?

- Нет.

- Ну, тогда и на кой ляд оно тебе надо?

- Да мне вообще ничего не нужно, скорее бы Берлин взять, да домой – на Донбасс.

- Так ты родом с Алтая?

- Донбасс – всегда жил широкой душой, он всех принимает, да навсегда не всяк там останется.

 

В военное время бойца на машину посадить – считалось, чуть ли не как сейчас его усадить за штурвал самолёта. Это сегодня, почти каждый мужчина может водить авто. А раньше? Если солдат научится в прифронтовой полосе крутить баранку, а когда ему учиться: мотор подрегулировать, ходовую часть подправить, или скат поменять?

С утра, бывало, на колёсах, а через некоторое время оказываешься без транспорта, и хорошо, если живой. И день-два – без автомобиля, а потом бойцов вызывает командир, и отдаёт распоряжение: «Ты, ты, бегом на железнодорожную станцию – получать новую технику».

Порой так случалось, что, получив грузовики, бойцы не доезжали до расположения своей части – опять бомбёжка или артобстрел. Вокруг колонны автомобилей, превратившейся в движущуюся мишень, рвутся снаряды. Тут бросить бы машину, да в поле убежать – упасть на землю, свою защитницу, в любую яму, или рытвину, хорошо бы – за горку, бугорок, и ты спасён, а из десяти машин – ни одной целой. Обычно Морозов решал по-другому: продолжал двигаться, рассчитывая, что в двигающееся авто попасть сложно, и тогда доезжали, хотя порой борта машин частенько бывали посечены осколками. Но иногда получалось – попадали под ураганный огонь, и тогда в оба конца приходилось больше протопать, чем проехать. И шоферов часто снайпера убивали. Сначала выстрелит бронебойным патроном по грузу, и если не взорвется, тогда – по кабине…

Базируясь при аэродроме, наблюдал такую картину: не хватало стрелков на самолётах, и тогда, бывало, брали простых солдат-строевиков – лишь бы умел стрелять.

Однажды «безлошадного» Морозова взяли стрелком; а Виктор, будучи мальцом, и слушая откровения отца о войне, наивно спросил: «Папа, а тогда вы, сколько немцев сбили?».

- Да не мы – нас сбили. Немец вокруг нашего самолёта летал; пилот, видимо, очень опытный, потому, что не попадал в сектор обстрела. Потом заулыбался, показал большим пальцем на землю, мол, сейчас вас туда отправлю. Что и сделал… При падении, у самой земли – выпрыгнули из самолёта: и я, и лётчик. Показалось, что вместе с нами и небо упало на пшеничное поле. Пострадали не столько от удара о землю, сколько от случившегося пожара, да ещё пришлось метаться по горящему полю от открывшего по ним огонь немецкого пилота; тот полёт закончился сильными ожогами.

 

Виктор вспоминает, что, обучаясь в Дзержинском горном техникуме, часто слушал рассказы учителя, бывшего фронтовика, лётчика, рассказывавшего, о тех (сегодня кажущихся нелепостью) случаях, когда партии отечественных самолётов приходили с заводов в странном виде: самолёт вроде есть, и на нём присутствует обычное вооружение, и даже летает, но в то же время, вместо металлической обшивки каркас обтянут странной парусиной⁴⁸. Сбив такой самолёт, и если можно было рассмотреть его обломки, то немцы долго вокруг ходили, удивляясь – как это сооружение вообще смогло не только летать, стрелять, но и, вопреки всем законам аэродинамики, выделывать фигуры высшего пилотажа. Асы Геринга не просто удивлялись технике противника, а буквально повергались в шок.

Однажды получилась история, из-за которой гвардии сержант Морозов, чуть не попал в штрафную роту.

Приехал какой-то генерал-инспектор и заметил необычную картину: возле костра сушатся сапоги и портянки личного состава автовзвода, а их обладателей сержант гоняет босиком по снегу. Высокий чин посмотрел на них, шапку снял, пот со лба вытер, и давай разгон устраивать, мол, враг народа подрывает боеспособность части, гоняя бойцов босиком в зимнее время, чтобы все они непременно заболели перед боем; это скрытый враг, и им должен заняться особый отдел, и чем быстрее, тем лучше для общей победы.

В общем было дело… «Вредителя» вызывали два-три раза в особый отдел. Как же – генерал приказал разобраться. И сколько не доказывал Морозов, что человек, знакомый с тайгой знает, как себя вести в экстремальных условиях – ничего не помогло. Им вплотную занялись следователи. Пришлось находчивому сержанту писать несколько объяснительных на тему: почему он так поступает со своими подчинёнными.

Командир части, возмущенный неожиданным поворотом дела, всё-таки сумел доказать, что сержант, бывший охотник с Алтая, делает правильно: сухая обувь в зимнее время – залог здоровья, а пока сушится обувь – нужно давать ногам встряску, разгоняя кровь, и только, таким образом, можно не дать им замерзнуть. Подполковник сумел защитить своего подчинённого, оперируя фактами, что за весь период подобной сержантской практики, в его подразделении не произошло ни одного случая самозаболевания. И, конечно, если бы бойцы просто сидели и ждали, пока высохнут сапоги и портянки, тогда, замерзнув, точно заболели бы. Но у Морозова, вне сомнения, специалисты в особом отделе попили кровушки…

 

Вскоре, во время очередного визита, генерал согласился с действиями сержанта, и при случае сказал подполковнику: - А тот парень – всё-таки молодец, сообразительный…

Так история с портянками закончилась положительно, благодаря чему Михаил Ефимович чуть не попал к соседям – штрафникам. У них одно время на передовой штрафники стояли, большинство которых составляли его бывшие земляки – сибиряки.

Ночью немецкие снайперы ловили любой огонёк на нашей территории. Приказ отдан по полку: «Не выдавать себя ничем, на позиции даже не курить, в силу того что идёт охота немецких снайперов». Но штрафники спокойно разжигают костёр – варят пищу, словно это распоряжение их не касается. В штабе только головой качают...

Вражеские снайпера предпочитали ночью не стрелять штрафников, иначе к утру те в отместку, где-нибудь в стороне, обязательно просочатся, и вырежут немецкое подразделение. Потому, как подобная месть вошла в привычку – с теми, русскими, кто через слово вспоминает чужую и непонятную мать – лучше не связываться.

Первыми идут штрафные роты для разведки боем, взятия высоты, мчатся отчаянные ребята прокладывать путь в минных полях. Все немыслимые «дыры» ими затыкало командование. Что стоила жизнь каждого из них?

По меркам того времени – ничего! Поэтому для поддержки своего авторитета, а, может быть, скорее всего, просто, ради куража, они проделывали такие дерзкие вылазки, кончавшиеся обязательной смертью нескольких солдат противника, и оставленной запиской: «Так будет всегда с теми немцами, кто ночью поднимет руку на нашего брата из русского штрафбата». И эта тактика срабатывала психологически – людям, заочно приговорённым к смерти, нечего терять. В атаке им отступать нельзя – сзади свои родные солдаты скосят из пулемётов, собранных руками жён и матерей тех самых штрафников.

В отечественных фильмах, конечно, никогда не озвучивали подобный факт (сценарий не позволял), но, идя в атаку, штрафники, вспоминали родившую их, ту святую женщину, и крики сотен глоток сливались в едином диком вопле: «…мать!», порой заглушавшим звук танковых моторов, и наводившим больше ужаса на осажденных немцев, чем стройное многотысячное «Ура!» предыдущего штурма. Иначе быть не могло. Как им кричать: «За Сталина!», «За Родину!», если они сами, мягко говоря, обрекли их на медленное ожидание «высшей меры социальной защиты»? В живых, правда, всегда мало штрафников оставалось, слишком мало…

Возможно, Михаил выжил бы и в штрафроте: трижды ранен, но где, когда, при каких обстоятельствах – рассказчик не мог поведать.

 

Рассказывал Морозов, что люди, под конец войны, начинали бояться тишины. А если сегодня подвезли спирт – значит, завтра будет наступление, а когда выдавали больше нормы, то обязательно будет жестокая сеча, и мало кто из них увидит следующий рассвет. Хорошо идти на штурм, если на землю ложится предрассветный туман, но так бывало редко. Перед наступлением обычно время замедляет свой ход, по крайней мере, всегда так казалось. Начиналось гнетущее ожидание атаки…

Стрельба завязалась – бойцы окунулись в свою стихию. Завыли невидимые «Катюши». В ответ легли вражеские мины возле окопов, заставляя освободителей Европы вжаться в землю, быть может, в последней попытке слиться с ней, матушкой (какая разница: немецкая или русская?), дающей силу им, и, при крике: «Вперёд! За Родину!», бойцов выталкивающей на пьедестал, или на бронзовую плиту…

И бывало много случаев, когда не офицер поднимал своих людей в атаку, а находился отчаянный храбрец – бросал клич; и результат поступка: подразделение решало боевую задачу, поставленную перед ним, а смельчак начинал шагать вверх по командирской лестнице. И, конечно, есть логика в этих словах. Одно дело, когда взводом, или ротой, командует мальчик из училища, не успевший пройти тяжелейшую школу, для которого первый бой может оказаться последним. Совсем другое дело, когда в бой ведёт воин, прошедший с боями не одну сотню километров, и знающий, что, если упустить момент атаки, тогда потери их подразделения будут в десятки раз выше, и, возможно, его смерть придёт за ним гораздо быстрее, чем… хотелось бы. А близкая Победа над Германией тем более подстёгивала: быстрей, быстрей – добить врага, но остаться живым, пусть раненым: без руки, ноги, но – живым!

В результате формирования, после очередного ранения, сержант Морозов попал во 2-ю ударную армию на 2-м Белорусском фронте. Сжималось кольцо вокруг Германии. Начались бои за Померанию. Михаил рассказывал, что в этих сражениях стрелковые роты выбивало так, что оставалось до двух человек; с батальона (в живых) до 15 человек.

Советским войскам сопротивлялись эсэсовские соединения, сохранившие боеспособность. Эсэсовцев в плен старались не брать – с ними разговор короткий, точно такой же, как у немцев с нашими моряками и шахтёрами. У каждой войны есть свои особенные правила. Но СС! Вершина арийской расы! Генофонд немецкой нации! Правда, на другой чаше «импровизированных» весов войны стояли советские граждане, и порой бескозырка венчала голову с восточным типом лица. И если случалось пленить эсесовца, то не было ни одного случая, как показывали в советских фильмах, где они, на первом допросе, безропотно рассказывали все свои тайны.

 

Дорого досталась победа на земле Померании: 55 тысяч человек погибли на поле брани, 180 тысяч – ранено, из которых свыше 7% вскоре умерло в госпиталях, и около 20% осталось влачить свое дальнейшее существование инвалидами.

А сколько наших солдат полегло на освобождаемых территориях! Сколько европейской земли обагрено кровью советского солдата! Сколько их, изуродованных и обожжённых, ещё будет медленно умирать в лазаретах!

Мы вспоминаем с гордостью оборону Севастополя, мол, защищали его 250 дней. Да, насмерть стоял советский воин, но «немец» жалел своих солдат и не посылал их в откровенную «мясорубку», а город взял измором: закончились продукты, боеприпасы – и защитники оставили Крым. Назад Красная армия вернула славу Российского флота за четыре дня. Победа? Победа! А сколько наших отцов и дедов полегло за эти грозные четыре дня?!

Михаил Ефимович Морозов, несмотря ни на что, выжил и оказался достойным сыном своего народа. 4 мая 1945 года гвардии сержант Морозов М. из рук командования получил вторую Красную звезду.

Демобилизовавшись, работал горным мастером на участке шахтного транспорта шахты имени Ф. Э. Дзержинского. Тут необходимо отдать должное – где можно в шахте работать после трёх ранений? Потом коногонил. Когда-то, в 20-хх, он переболел оспой, поэтому тонкий ненавязчивый горняцкий юмор приклеил к нему прозвище «Красавчик», вдобавок его лицо резко выделялось на фоне густых воронёных волос.

В мирное время награждён орденом «Трудового Красного Знамени». Умер в 1961 году.

 

P. S. Виктор Морозов, сын одного из множества безвестных героев нашей Родины, написал стихотворение, посвященное своему отцу; что им двигало в тот день – он до сих пор не может объяснить. Хотя есть один связывающий момент: накануне он вспомнил рассказ отца, об одном фронтовом эпизоде…

Двигаясь на машине к передовой, Михаил узнал местность, вид которой навсегда врезался в память: большое поле по периметру обсажено пирамидальными тополями. Именно здесь, на этом поле, при отступлении их воинскую часть накрыл вражеский артобстрел. В живых осталось всего семеро бойцов… Он долго смотрел в окно кабины, всматриваясь в воронки за тополями, словно в надежде, что сейчас кто-то из знакомых выберется из неё на край, и помашет ему рукой, крича: «Обожди, Михаил! Не гони-и-и!».

 

* * *

 

Грустно что-то и обидно,

Мне бокал вина налей,

Чтобы было лучше видно

Свечи стройных тополей.

 

Не томи, я – не задира,

Лучше запрягай коней,

Да за батьку-командира

Мне ещё чуть-чуть налей.

 

Мы – уедем, нас – забудут,

Ночью тёмной, средь полей,

Освещать дорогу будут

Свечи длинных тополей.

 

Дал Бог в битве устоять,

Не упасть в жестокой сечи…

Обелисками стоят –

Тополей высоких свечи…

2010 г.

 

Примечание:

⁴⁶ Группа советских войск Германии.

⁴⁷ Имеется в виду орден «Красной Звезды».

⁴⁸ А. Гитлер, будучи уверенным в стремительной победе на Востоке, не просчитал последствий, неизбежных для Германии в случае долговременной войны. Колоссальные сырьевые и людские ресурсы, а также применение труда большого числа заключённых, позволили Советскому Союзу скорыми темпами наладить военное производство. Невысокое качество готовой продукции оборонная промышленность временно компенсировало её количеством.

3.01.2011

Николай Гринёв 

tihon-skorbiaschy специально для https://www.dzerghinsk.org/