Последняя капля (ч. II)

Помнится, лет сорок назад, здесь торговали мороженным и водкой на разлив, правда, из-под полы. А теперь наступила демократия – всё… разрешено, и в гадюшнике (в документах написано с уважением – пивбар) – торгуют непонятно чем.

Хотя бы пойло было нормальным, а то и не поймёшь – как его желудок шахтёрский переваривает! Так ведь он по выезду, натощак переварит всё, что глаз увидит. Отож.

Проходившему мимо Виталию, ребята с его бригады махнули рукой:

- Давай-давай, заходи, тем более отпуск обмыть нужно!

- Нет-нет, домой! У меня сегодня трезвость – норма жизни.

- Чисто символически – по сто грамм, и идёшь куда хочешь, зачем хочешь. Мы угощаем. Насильно вливать никто не будет, - чувствовалось, что его коллеги уже успели маленько принять на грудь, пока он остатки своей силы демонстрировал директору.

- Только не обижайтесь, ребята, не больше соточки. Завтра выходной – поеду спиннинг покупать…

 

* * *

 

Туман в голове рассеялся полностью, но пришло новое чувство – словно он заглотнул блесну, а кто-то очень плавно и осторожно, мастерски, выуживает её, и делает это довольно успешно. Внутренности до определённого момента пружинили, стараясь сопротивляться (в точности, будто рыба на крючке), потом сжались в один цельный комок и подступили к горлу, образовав пустоту в нижней части живота. Ещё немного… и неведомый рыбак вытянет за леску желудок, а за ним уже всё остальное… Боль стала нестерпимой, он уже испытывал подобные ощущения, когда дежурный хирург, полжизни назад, на 7-е ноября, бесцеремонно ковырялся в его разрезанном животе, удаляя аппендикс, при этом не переставал удивлять сальными шуточками. Сейчас такая же боль подступила к горлу, только вокруг была мёртвая тишина.

Приоткрыл глаза, потом от неожиданности зажмурился, пытаясь сообразить, что сейчас больше поразило его воображение: усиливающаяся боль, или эффект резкой смены декораций.

Открыл глаза – сколько же ему сегодня судьба будет преподносить сюрпризы? Рыбацкий «рай» растаял, и кровожадные бабочки со смертельным жалом больше не вились над верхушкой леса. И уже не нужно бояться наступающей ночи. Исчезла ослепительной красоты синева неба. Теперь перед глазами родные обои в его спальне, которые будут переклеиваться через неделю.

- Ну и хорошо, что всё возвращается на круги своя. Хорошо, что это был сон. Дикий, необузданный сон. Такой кошмар даже придумать трудно.

Мои милые стены…

Через минуту Виталий почувствовал внутри себя толчок – кажется, конец сна начинал оживать в этом доме, в этой кровати. Кто-то всемогущий всё-таки сумел дёрнуть изо всей силы за леску… Следующий спазм выкинул Виталия пружиной из постели. Несмотря на морскую качку, через несколько мгновений он уже стоял возле двери, но вдруг с ужасом заметил: на улицу ему хода нет – одежды было на нём, ровно столько – сколько и во сне. Вот тебе и сон-явь, вот теперь и смейся над вещими снами. Одеться не успевал, ещё мгновение и он был на кухне, возле раковины.

- Успел! Есть все-таки справедливость на свете.

 

Он стоял, согнувшись над раковиной, с головной болью и с сильной пульсацией в висках.

- Хорошо, хоть раковина пустая, - успел заметить Виталий, зажмурившись перед последним аккордом. Все тело напряглось, дрожа в конвульсиях. Воздух, которым он дышал, отдавал чем-то страшным, неестественным и пугающим.

- Какие у меня мощные мышцы живота, с какой силой они… Ох, работай мой желудочек, работай. Вот так рождаются легенды, - в голове у него, кроме этих мыслей, уже восстановилась картинка вчерашнего дня, процентов на семьдесят. - Хороший у нас директор, Пётр Петрович, но лучше бы он после второго наряда сразу домой уехал. Фантазия у него напрочь отсутствует, воображения – нет, хорошо, если бы ему ещё и память отказала.

Виталий открыл глаза, радуясь, что все превратности судьбы остались позади. Но это так ему хотелось. На самом деле, последствия вчерашнего посещения гадюшника на этом не закончились.

- Люди добрые! Не может быть?!

В месиве непонятного цвета, лежали его собственные кишки. Раковина была пуста, он мог бы дать голову на отсечение. Отказывающийся верить своим глазам, Виталий смотрел с омерзением на свои внутренности, несколько минут назад ещё принадлежавшие ему. Объятый ужасом, уставившись на них, на свою собственность, он стоял, содрогаясь от вихря мыслей, которые пронеслись у него в голове:

- Мой кишечник умер, и ты, Виталик, сейчас вытрешь губы и тоже умрёшь. Отчего я так несчастен? Хотя, если это мои запчасти, я сейчас уже бы умирал. Конечно, мои! В этом доме ничего чужого быть не может. Да, что же я – свои кишки узнать не могу?!

На свете нет ничего невозможного, и если я отрыгнул свои собственные кишки, значит, так оно и есть. И вся эта действительность, заполненная непереваренной вчерашней закуской, лежит сейчас на дне раковины. Несмотря на то, что моё горло превратилось в сточную канаву, исторгнувшую массу полуразложившихся продуктов и энное количество жидкости, оно пересохло, оно горело, оно задыхалось. И в подобном состоянии нужно иметь железное самообладание, чтобы так спокойно смотреть на свои фаршированные кишки.

 

Я, выбравшийся из коварных объятий страшного сна, и, вернувшийся на свою Родину, ещё нахожусь один на один с этими предвестниками смерти, с жутким омерзительным запахом своих внутренностей. Лучше бы я не возвращался из рыбацкого «рая»!

А, возможно, я уже умер?

Быть этого не может!

Я же думаю – значит, соображаю. А если соображаю – значит, живой.

На этом заключении его в чувство привёл кот. Услышав возбуждающие запахи, преданный друг начал ожесточённо тереться о ногу. Виталий глянул на своего рыжего лохматого Маркиза, потом – на раковину:

- Это ты, гад о четырёх ногах, аппетитную поживу чуешь. Точно мои кишки, а я просто уже боли не чувствую. Произошла мутация желудка, и он уже начал работать по укороченной схеме.

- Помогите, хоть кто-нибудь! Люди, помогите! Мамочка!

Но добротный дом, ни звука не выпускал из себя. То ли послышалось, то ли действительно Маркиз промурлыкал замогильным голосом:

- Жр-рать меньше нужно.

- Галлюцинации? Да, что же сегодня за день такой нехороший, и все грязное липнет к нему?

Последнее рассуждение послужило своеобразным толчком, и Виталий начал прощупывать вилкой свои кишки, предварительно промыв их водой. Хоть кусочки и не большие, но отчётливо видно, что внутри они чем-то плотно заполнены.

- Можно только удивляться, как ровно и аккуратно мои внутренности порвались. Хана желудку – желудочный сок перестал вырабатываться. Хана кислотности. Всему пришла хана!

Прощай, Лида! Прощай, мамочка! Прощай, жизнь!

Включил свет, присмотрелся внимательнее – в кишках обнаружились какие-то белые вкрапления неизвестного происхождения. Подцепил вилкой один кусочек, осторожно понюхал.

- Проклятье! Сколько раз я давал себе слово – не заходить в гадюшник?

Эх-х! Колбаса «Охотничья», девятнадцать гривен за килограмм. Да-а, неплохо живём – при рабочей ставке в двадцать пять… едим колбасу по девятнадцать гривен… Нет. Не едим – закусываем.

С тоской взглядом обведя стены, Виталий тяжело вздохнул:

 

- Нет моего спиннинга, нет моего желанного, и, видимо, не скоро здесь, в уголке, ему место найдётся, - затем опять вздохнул над раковиной. - Нужно будет Лиде показать, чем вчера меня отравили. Какую отвратительную колбасу начали производить! Халтурщики! А если бы на нашем месте дети оказались? Безвинные – отравились бы…

Пошёл в спальню, накинул халат и вернулся на кухню.

- Сейчас включу чайник и пойду «пыхну» на свежем воздухе. Потом чайку попьём, подлечимся. Должно полегчать, не было ещё такого случая, чтобы чаёк не помог.

На столе увидел записку: «Когда-нибудь ты лопнешь от своей водки, милый, или утонешь в прохладе пивной бездны, если не научишься проходить равнодушно мимо гадюшника. Я тебя закрыла, в обед прибегу – открою. Отдыхай, мой соколик».

- Ну, нежная моя, - Виталий кинул взгляд на часы – до обещанного прихода жены оставалось полчаса. Как раз по времени – чай попить и себя в порядок привести.

Ополоснул лицо водой, пополоскал рот. Чистить зубы лучшей зубной пастой в мире, рекламируемой с экранов телевизоров щёлкающими челюстями отечественных стоматологов, Виталий не рискнул, боясь спровоцировать повторное извержение. Подошёл все-таки к двери – действительно заперта на замок, и нет никакой возможности открыть ее без ключа.

- На днях обязательно поменяю замок. Недели не пройдёт – заменю. На то и отпуск, чтобы хозяйство в порядок привести и рыбки половить, - мечтательно подумал о последнем времяпровождении. Прошёл по комнатам, открыл форточки – до прихода жены колбасный дух выветрить. На кухне засвистел чайник, призывая хозяина. Виталий, заваривая чай, начал приговаривать:

- Покрепче сегодня, покрепче нужен чаёк, головушка – «бо-бо», лечиться надобно, да и после колбасы желудку легче станет. Это же надо, какую отраву вчера употребил в пищу и, главное дело, выжил!

На буфете, возле всякой всячины, лежала развёрнутая книга. В ожидании пока настоится чай, решил посмотреть название, оказалось – «Молодой хозяйке».

 

- Я же сам это издание подарил ей на первом году нашей совместной жизни, и чем наша молодая хозяйка сегодня интересуется? Итак, страница двадцатая, первый абзац: «…тщательно промойте, разрежьте на куски по 25-30 см, один конец тщательно перевяжите…».

С улыбкой (первой за сегодняшний день) Виталий перевернул страницу назад, чтобы узнать – конец чего Лидонька собирается перевязать. Читает начало предложения:

- Возьмите 700 гр. кишек телячьих или бараньих…

Спазм! Жесточайший! Вновь внутренний «мир» сжался в комок и подступил к горлу…

- Неужели вторая волна? - метнулся к раковине. - А, чтоб тебя!

- Да что же это за день такой сегодня? - оторвался от раковины и с тоской посмотрел на зарешечённые окна. - Ну и выходной день – некому ни полюбить, ни пожалеть, меня в минуту скорби и печали. Некому…

Первое мгновение ни о чём не думал, ничего не видел. Сознание сопротивлялось спазму, пытавшемуся вновь его задушить. А сейчас, успокоившийся Виталий прозрел – содержимое раковины исчезло, растаяло, словно утренний туман.

- Или я ещё в кошмаре сна?

В растерянности посмотрел под раковину, подошел к столу, заглянул под него – нигде нет даже напоминания о случившемся казусе. Посмотрел ещё раз на раковину-виновницу. Перевёл взгляд вниз – там сидел Маркиз, умываясь лапой, и периодически мурча. Фантастические видения легко объяснялись:

- Так это ты, рыжий проказник? Чудовище!

Кот глянул на хозяина, глаза светились благодарностью.

 

- Ах ты, людоед проклятый, начисто лишённый воображения, - начал выговаривать ему обрадовавшийся хозяин, - вещдоки вчерашнего отравления съел. Лидуся опять скажет – от водки чуть не помер.

После крепкого чая, по «остаткам» внутренностей забулькало, заурчало.

- О! «Везувий» кушать захотел.

Открыл холодильник, прошёлся по кастрюлям – не густо нынче у нас. Из обрывков памяти сложилась картинка вчерашнего вечера – пришёл домой с работы, почти следом кумовья нагрянули в гости.

Кажется, организм восстановил силы после пьянки, но всё равно Виталий чувствовал себя довольно скверно. Позвонил по телефону своему коллеге, вчерашнему участнику незапланированной пирушки, у которого сегодня тоже был выходной. После обмена приветствиями, спросил, пытаясь узнать причину печального финала:

- Что пили вчера?

- Водку.

- Я понимаю, что – водку. Какую?

- Казёнку.

- Какую казёнку?

- Хорошую.

- Ты меня «убиваешь», название скажи.

- Да я не помню названия. Чувствую себя, будто меня через гестапо пропустили, или гестапо – через меня.

- Казёнка – это точно? Хорошо, завтра я специально появлюсь на шахте, чтобы посмотреть всем вам в глаза, если кровь в моих венах не остановится…

Окончив разговор, Виталий подошёл к зеркалу, и, почти уткнувшись в своё изображение, начал рассматривать себя:

- Что-то Лида задерживается, жалко с ней связи нет. Говоришь – казёнка?

 

На него глядел двойник, явно превосходивший его в возрасте. У небритого мужчины, постаревшего за ночь на семь-восемь лет, с уставшим, вымученным лицом, с появившимися тенями под глазами, вместо обычного румянца, на щеках появилась странная бледность, схожая разве что с цветом лица многолетнего узника. В зеркале, словно в подробной автобиографии, отражалось, что человек в своей жизни хлебнул немало горя. Он прикоснулся пальцем к уголку правого глаза, вздохнул, включил бра, и начал более пристально разглядывать своё отражение. В темноте зрение сыграло с ним злую шутку, выдав вместе с неприглядным видом, десяток померещившихся морщин – предвестников ранней старости.

- Человек – венец мироздания, царь и повелитель природы! Какой идиот придумал этот постулат? Ну и рожа! Одни глаза остались, и то, кажется, цвет изменили.

Где я был ночью? На том свете? Можно смело сказать – из гроба восстал. Жене стоит рассказать о сне, или сразу к психиатру обратиться? Но в диспансер попадёшь на обследование – на детей начнут коситься, и на всю жизнь биографию испортишь. А сколько её осталось-то? Может быть, закодироваться? Нет-нет! Это не выход для мужчины, тем более для меня.

Виталий не мог оторвать взгляда от своего измученного отражения в зеркале. В сильном волнении, отойдя от трельяжа, он проверил карманы своей вчерашней одежды – пусто: ни сигарет, ни «пятнашки», этого недостающего кусочка надежды.

 

- Опять спиннинг на водку променял. Проклятая! Вообще-то, сам глупец! Кто бы мог подсчитать время моей жизни, украденное водкой? Ужас! Лида спасёт меня, только Лида!

Хмуро глянул на часы – перерыв у жены кончился, значит, до спасения оставалось четыре часа, плюс время, затраченное на поход в магазин. Ещё раз кинул взгляд в зеркало – час от часу не легче. Вместо Виталия Денисовича – скользнула блесна, кидавшаяся на него (во сне ли?).

- Если у тебя осталась, хоть капля разума, ты откажешься в дальнейшей жизни от водки, и тогда будешь жить долго и счастливо. Запомни: долго и счастливо. До последнего своего дня! Спасай себя, погрязшего в грехах!

- О, Господи! Больше никогда… вот увидишь… Помоги мне! Самое горькое раскаяние, самые ужасные угрызения терзают мою душу. Поверь – мне можно верить.

На этой высокой ноте чувств и обещаний Виталий развернулся и направился на кухню. Где-то, внутри живота, заурчало. Опять наш вулкан просыпается.

- Кушать мои остатки хотят, и никуда от этого факта не денешься, - произнес Виталий, и в приподнятом настроении переступил порог кухни. Снова по квартире разнёсся звон кастрюль.

- Это не хочется, это явно не полезет, а это… Приготовлю, наверное, наше «национальное» блюдо.

 

Так они с Лидой, шутя, называли омлет, приготовлению которого однажды научились из программы, транслируемой по ТВ. Его достоинство заключается не только в том, что оно аппетитно, полезно и весь процесс занимает несколько минут, но, чем богаче у вас фантазия, тем оно будет вкуснее и разнообразнее.

- А что у нас в холодильнике? Яйца, морковь по-корейски – мне уже облегчение. Масло? Никакого. Что же делать?

Шпроты в масле? Кошмар! Но масла другого нет, а на маргарине, от которого Маркиз шарахается, пусть готовит тот, кто… опустим эту тему. Значит, так, сейчас я заткну Бурду¹⁰ за пояс.

Масло со шпрот – аккуратненько на сковородочку, следом – морковочка по-корейски с перчиком и лучок нашинкованный. Яйца, четыре штуки сначала в кружку, размешали, посолили, затем на сковородочку и размешиваем, размешиваем, чтобы всё равномерно поджарилось.

Виталий глянул на оставшиеся шпроты.

- А почему бы и не попробовать? Вперёд, килька благородная, вниз головой на сковородку!

Мешаем, мешаем. Всё, готово. Запах-то, какой – аппетитный, раздражающий. У Виталия слюнные железы зафункционировали, и он судорожно сглотнул слюну.

- Да-а, точно Бурде такое блюдо и не снилось!

 

Вершина кулинарных способностей холостяков! Здесь самый главный компонент – время.

- Но у меня сегодня на шпротах получился омлет по-царски, нет, омлет «Президентский». Омлет а ля Леонид Данилыч! - Виталий довольно улыбнулся, представив, как Президент, сидя с ним за одним столом, уплетает и похваливает его за кулинарные способности.

Быстро расправившись с оригинальным и сытным омлетом, Виталий включил телевизор, и прилёг на кровать. Тот, который в нём сидит, и каждый день кушать просит, вновь заурчал, но уже в благодарность за вовремя предоставленное спасение.

Виталий безучастно смотрел на скачущего Гойко Митича, безжалостно расправляющегося томагавком с бледнолицыми врагами.

- Не моё сегодня это жилище, и быть мне узником этого дома скорби и ожидания ещё три часа. Хорошо, хоть чувство голода притупил, теперь и Лиду легче ожидать. Опять «Везувий» не на шутку заработал, что-то чересчур быстро сегодня всё происходит у меня: то вверх, то вниз…

Чингачгук продолжал крошить врагов. Виталий, не обращая внимания на его победные крики, сам испустил вопль:

- Проклятье! Что же это сегодня за день такой?!

 

Чувствуя, что с минуты на минуту может наступить очередная развязка, заметался по квартире, не зная, как выйти из очередного скверного положения. В кладовке нашёл старый горшок, за ненадобностью, стоявший в углу под кучей разного хлама. Кажется, повезло, что на прошлой неделе не вынес весь этот хлам в сарай, пообещав жене, – в отпуске сам везде наведёт порядок. Уселся в коридоре, напротив входной двери. Положение, конечно комическое, но другого выхода у него не было.

- Хорошо, хоть успел. Горшок металлический, доперестроечный, а если бы современный пластмассовый – не выдержал бы напора… мысли. Ведь умели же раньше делать качественные вещи, - это были его первые озвученные мысли, после наступившего облегчения.

- Сплошное издевательство над личностью творится сегодняшним днём. Сегодня как-то всё происходит противоестественно, хоть во сне, хоть наяву. Уже почти сутки прошли, с того момента, когда я выехал из шахты, а все события, происшедшие со мной, вступают в противоречие с законами природы. Хорошую пищу для размышлений преподнёс выходной день.

Почему желудок так резко среагировал на «национальное»? Никогда ничего подобного не было, а сегодня, словно выстрелы снайпера – все в «десятку», и поражают меня наповал. Нужно будет попытаться отправить на конкурс рецепт моего омлета под названием «Вендетта от Виталика».

 

После веселой мысли приподнялось настроение. Виталий взял с подоконника газету. Разворачивая, почти месячной давности любимый «Социалистический Донбасс», краем глаза уловил мелькнувшую тень за окном. Не придав этому значения (подумал – померещилось), начал просматривать старые заголовки, и вдруг с ужасом услышал, как в замке поворачивается ключ, очевидно, оставленный женой с внешней стороны. Встать он не успевал – халат был оставлен на кровати. В голове молнией пронеслось:

- Что за наваждение? Лида? Не может быть! Хотя лучше бы – она! Продолжение сна?! Господа, извольте – эпизод третий… Ужас! Кого черти принесли?!

Одновременно с открывшейся дверью, он буквально сложился в несколько раз, если только можно было бы так назвать его новую акробатическую позу. Ну, нечего добавить по этому поводу – просто прирождённый гимнаст. Получился такой удлинённый колобок на горшке. В последнее мгновение, он успел-таки отгородиться развернутой газетой, именно эта случайность спасла его от неминуемого позора. И тут же скользнула мысль о своей избавительнице:

- Хорошо, что оказалась не районная сплетница; три недели лежала на подоконнике – своего часа ждала. Дождалась…

Вначале было слово:

- Фу-у?!

 

Виталий даже не разобрал, чей голос произнёс столь удивлённое восклицание: мужской или женский. Затем воцарилась тишина. Человек, переступивший порог, оказался не таким отчаянным, чтобы отважиться на второй шаг, поэтому он отступил за порог, оценивая ситуацию. Пройти же вперёд в «задымленную» атмосферу было слишком рискованно для здоровья.

Неизгладимое впечатление для невольного свидетеля может оставить подобный случай: некто открывает дверь, а перед ним сидит на горшочке неизвестный: то ли девочка, то ли мальчик. Он в полной растерянности, потому что лицом к лицу столкнулся с прообразом картины неизвестного художника «Будни детства»; но подобный сюжет под силу лишь единственному мастеру кисти – С. Дали, который, конечно, сумел бы через полотно передать атмосферу тех тревожных минут…

Виталий, через маленькую дырочку в газете, увидел пару стройных женских ног. Горячая волна прокатилась по спине, и ударила в голову. Он почувствовал, как его уши от стыда налились кровью, готовые лопнуть. Показалось, что мозги, вернее – остатки, бросили в работающую стиральную машину. Сердце забилось с невероятной силой, грозя взорваться. Ещё несколько секунд, и он заплачет, но нельзя, ибо тётка кинется слёзы вытирать, начнёт успокаивать…

Нежным голосом незнакомка неуверенно спросила:

 

- Мальчик, мама дома?

Наш «мальчик» испуганно ответил (насколько смог) тонким дребезжащим голосом:

- Не-а.

- А папа?

- Не-а.

- Скажешь родителям – «Энергонадзор» приходил. Я завтра зайду в это же время.

Женщина протянула руку, закрыла дверь, опять замкнув её. И уже за калиткой, обернувшись в недоумении на дом, произнесла, покачивая головой:

- Однако все-таки какой-то странный мальчик.

Шелестя, из рук Виталия безвольно выскользнула газета. В бессилии он сидел, пытаясь понять, что было бы, если «гостья» вдруг сделала шаг не назад, а вперёд.

- Позор – это даже не то слово!

За что?!

Остальное время, в ожидании жены, Виталий провалялся в кровати, глядя: то на экран телевизора, то в потолок. В очередной раз, вновь и вновь раскладывал по «полочкам» произошедшее с ним, и удивлялся совокупности всех ужасных событий, свалившихся ему на голову.

 

Наконец раздался долгожданный щелчок дверного замка. Виталий облегчённо кинул взгляд на часы – точно по графику. Через мгновение он встретил жену на пороге, чмокнул в щечку, и протиснулся на улицу с горшком в руке, не пропустив удивлённую Лиду в дом.

- Ты куда, милый?

- Воздухом подышать. До заката ещё есть время, дорогая.

Он сел на лавочке под березой, растущей в трёх метрах от входной двери, и начал радостно, полной грудью вдыхать свежий воздух.

Воздух свободы. Как хороши эти минуты уходящего дня ужасов. Он смотрел на парящих высоко в чистом небе, соседских голубей и радовался, словно ребенок – небу, безветренной погоде, даже жужжанию пчёл, собирающих с завидным постоянством свою дань с цветочной клумбы.

Радовался тому, что у него есть преданная, заботливая жена, которая, только переодевшись, уже стряпает на кухне.

Радовался немножко неправильно наступившему отпуску, но заставившему оглянуться и задуматься: зачем он тратит отпущенное ему драгоценное время на уничтожение самого себя.

- Зачем? Почему я?.. Ради чего мы убиваем то, что подарили нам родители – жизнь?!

Вспомнил себя, мечущегося в запертом доме, словно узник – в камере. Из головы не выходило отражение своего обнажённого тела в зеркалах, на мебели – точно «призрак бродит по Европе».

Встал, потянулся, и решительно произнёс:

- Всё! Больше – ни капли. Или сейчас, или никогда…

 

- Ты с кем разговариваешь, любимый?..

Виталий подошёл сзади к жене, «колдовавшей» над салатом, поцеловал в ямку за ушком.

- Что, милый, ещё третье желание после пьянки не выполнил?

- Кумовья вчера приходили? - решил уточнить Виталий.

- Да.

- А кто, Лидочка? - он осторожно спросил виноватым тоном.

Лида, почувствовав его натянутую боль в голосе вчерашний за день, в тон ему ответила:

- Женечкины крестные, книжку взяли почитать.

Пройдя в зал, Виталий увидел на книжной полке опустевшее место, где стоял третий том собрания сочинений А. И. Солженицына. Минуту постоял, подумал, потом с тоской глядя на подписное издание, пробурчал:

- Тебя бы, «высшую ступень», вчера в мою шкуру…

- Виталик, кушать!

 

Проходя мимо зеркала, он останавливается на несколько секунд, подмигивает самому себе:

- Ужасный день закончился, с кошмарной ночью, в конце концов, разобрался, правда, прошлый вечер выпал из памяти. Значит, необходимо делать выводы, Виталик. Завязываем? Эх, хороша украинская ночь! После ужина предложу Лидусе пройтись по поселку, да и к кумовьям зайдём, заодно объявлю о своём решении.

Поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, он, входя на кухню, начал напевать восточный мотивчик, услышанный недавно по радио: «Жена моя – прекрасная фурия». В это время Лида достала из сумки и поставила на стол бутылку водки со словами:

- Твой любимый напиток, похмелись родной, ты мне вчера пятнадцать гривен отдал.

Виталий глянул на этикетку с нежными пшеничными колосьями. Мгновенно зарябило в глазах, голова закружилась, и, схватившись рукой за живот, с криком: «Я больше не пью!», выбежал из дома в одних носках, не обращая внимания на внезапно повеселевшую и трижды перекрестившуюся жену.

Лида взяла бутылку, прижалась к ней щекой, потом поцеловала, и положила назад в сумку, приговаривая:

- Это надо же, как быстро подействовало, - она с благоговением посмотрела ещё раз на бутылку «Хлебного дара», заговоренную знакомой бабкой в обеденный перерыв. - Нужно будет завтра куме дать попользоваться, а то наши мужички совсем уже расшалились.

 

14.08.2004

 

Часть первая: http://www.dzerghinsk.org/blog/poslednjaja_kaplja_ch_i/2017-07-31-1100